Академик Асмолов: «Выстрелы в Крыму, Казани, Перми – это выхлоп эпидемии агрессии»

Почему «скулшутеры» не сумасшедшие, а фанатики, и как с ними быть

«Самый банальный и неверный путь — это объяснение событий в Перми через отсылку только к патологии, только к психологическим нарушениям развития личности. На мой взгляд, мы имеем дело с очень сложным вариантом нормы, присущей людям с фанатичным сознанием… Что меня смущает? Что его манифест блестяще литературно написан», — говорит доктор психологических наук, академик Российской академии образования Александр Асмолов. Он рассказал «БИЗНЕС Online» о том, как Тимур Бекмансуров смог обмануть психолога, отчего пермскую трагедию нельзя считать актом терроризма, какие формы принимал буллинг в СССР, а также о том, почему закон «О психологической помощи» застрял в Госдуме и была свернута ФЦП, направленная на уменьшение ненависти и агрессии в обществе.

«В глазах подростка, совершившего убийство в Перми, это подвиг спасения человечества, которое погрязло в грехах»

— Александр Григорьевич, как рассказала мать Тимура Бекмансурова, устроившего стрельбу в университете в Перми, был домашним, но коммуникабельным ребенком, хотел стать полицейским или военным. «Он спокойный, заботливый, очень любит животных, особенно кошек. Я считаю, что у меня был идеальный ребенок, он во всем мне помогал», — рассказала Наталья Бекмансурова. А вот, что он сам написал в своём, как считал, предсмертном манифесте: «Ещё со времён начальной школы я понял, что мне нравится причинять людям боль. Их страдания, страх на лицах, эти эмоции я в них понимал, ведь они были искренние… для меня не имело значения, кого убивать и каким способом, мои родственники и друзья не смогли бы ничего сделать, любого врача-психиатра я бы смог обмануть… Под конец могу сказать, что я не первый и далеко не последний. Вас не спасёт запрет оружия, вас будут убивать машинами, бомбами, ножами, всем, что попадется под руку. Такие отбросы, как я, будут уничтожать всё вокруг вас, потому что мир прогнил, вы все сгнили изнутри». Как же так получается, что идеальные дети вдруг становятся монстрами? Или родители и окружающие слепы?

— Ни один человек, с которым вы будете общаться, не приоткроет для вас какую-то общую картину понимания произошедших событий. Мы сталкиваемся с уникально сложными феноменами. Нужно понять, что одной причины, или одного мотива, связанных с произошедшей чудовищной трагедией, в принципе, не существует. Вместе с тем, есть ряд ключевых моментов, на которые я в ответ на ваш волнующий вопрос, обращу внимание.

Первый из этих моментов заключается в том, что восприятие матерью своего сына, подчёркиваю, именно матерью, как спокойного и доброго мальчика, чётко показывает, насколько даже самые близкие люди, даже родители, которые общаются с детьми каждый день, часто не понимают, что же происходит с их собственным ребёнком. Тем самым существует острейшая проблема понимания не только в масштабах семьи, а между различными поколениями. Именно дефицит понимания в обществе, может привести к тем трагедиям, которые мы наблюдаем и в Перми, и в Казани, и в самых разных странах нашего раздираемого конфликтами и противоречиями мира. Нарастающая проблема межпоколенческого взаимопонимания все более приводит к трагедии разрыва между родителями и детьми, между государством, обществом и человеком. Всё более и более нарастает угроза распада связи времен. Отсюда вытекает, что экзистенциальная проблема потери понимания между поколениями становится антропологическим риском, не менее опасным для государства и общества, чем пандемия. Мы живём в эпоху кризиса взаимопонимания, дефицита понимания, экзистенциального вакуума понимания. Вот с чем мы с вами сталкиваемся в XXI веке.

То, что произошло в Перми — это лишь один из каскада случаев, которые поразили цивилизацию в последние десятилетия. В связи с этим хочу обратить внимание на книгу Дейва Каллена, которая называется «Колумбайн» (издана в России в 2019 году). Она представляет собой одно из самых удивительных и жестких расследований трагедии, которая 20 апреля 1999 года произошла в Соединённых Штатах Америки. Напомню, что два вооруженных подростка из детей превратились в убийц. Эта история должна попасть в зону пристального внимания самых разных политиков, в самых разных странах мира. Без подробного анализа этой трагедии мы вряд ли разберемся в тех конфликтах понимания между детьми и обществом, которые происходят в разных странах мира.

Второй ключевой дефицит, разлагающий наше общество и государство — это дефицит доверия между людьми, дефицит доверия между детьми и родителями. Ребёнок в Перми не рассказывал маме, что с ним происходит. Ребенок держал это за занавесью своего сознания. Подобные случаи во весь рост ставят проблему доверия между людьми. Сегодня молодые поколения испытывают все меньше доверия и начинают в прямом смысле отворачиваться от мира взрослых. Пресловутый конфликт отцов и детей существовал во все времена. Но никогда он не достигал того кульминационного положения в развитии общества как в наши дни. Всё сказанное означает, что за событиями, подобными событиям в Перми, стоит дефицит доверия. Дефицит доверия — это тоже антропологический риск для современной цивилизации.

Наконец, третья координата для понимания происходящих событий. Пермский подросток, называя себя отбросом, по сути, пишет о том, что наше общество прогнило, а это значит, что существование человечества лишено смысла. Буквально несколько лет назад было проведено исследование социологов, которое показало, что в иерархии страхов человечества, первое место среди которых всегда ранее занимал страх смерти, произошло изменение. Теперь рейтинг страхов возглавил страх утраты смысла жизни, страх бессмысленности своего существования. Третья координата связана именно с дефицитом смысла и экзистенциальным страхом потери подростком смысла существования.

То, что я перечислил — дефициты понимания, доверия и смысла, — это три кита, на которых стоит человечество. Утрата этих экзистенциальных опор может привести к крушению нашей цивилизации. Именно через оптику утраты понимания, доверия и смысла я и пытаюсь понять трагедии, произошедшие в Крыму, Казани, Перми и других странах.

— Опять же из рассказа матери следует, что в последние три года её сын в компьютерные игры не играл, так как его компьютер сломался, и он продал его на запчасти. Зато подросток начал интересоваться ситуацией в Сирии, куда в командировку ездил его отец, и много читал о том, что происходит в этой стране. «Никаких увлечений сына, кроме тем оружия и истории, я не знаю. Он практически все время находился дома», — рассказала мать. Сирия (что про неё рассказывал отец, который не живёт с семьёй, а развёлся в 2009 году, мы не знаем), оружие, история — может быть, в этом треугольнике стоит искать ответ, а не в психических отклонениях или комплексах?

— Прежде всего, хочу сказать, что самый банальный и неверный путь — это путь объяснения произошедших в Перми событий через отсылку только к патологии, только к психологическим нарушениям развития личности подростка. На мой взгляд, мы имеем дело с очень сложным вариантом нормы, присущей людям с фанатичным сознанием. Я не раз повторял: не рядите фанатиков в безумцы.

Да, бывает, что за подобными трагедиями стоят те или иные патологические изменения личности, но каждый раз, когда мы списываем сложную социальную ситуацию за счёт патологии, мы делаем серьезнейшую политическую и человеческую ошибку. Говоря — «а, это патология и перед нами психически больной человек» — мы лишь отдаляемся от проблем, породивших эту трагедию. Дело не в патологии. Ваш вопрос более точен и более важен. Дело не психической патологии. И тут вы правы. Дело в том, что мы сталкиваемся со сложнейшей социальной ситуацией развития ребенка в неполной семье, с конфликтными взаимоотношениями между родителями. Мы имеем дело с подростком, который изначально травмирован взаимоотношениями в семье. И подобного рода травмы, как любые травмы в истории жизни ребёнка, и в истории человечества, не проходят бесследно. В данном случае, ребёнок начинает идеализировать отца, который с семьёй не живёт, который воевал в Сирии, который, возможно, является потенциальным носителем установок милитаристского сознания.

По сути дела, мы расплачиваемся за то, что существующая в обществе идеология ненависти, идеология милитаризма так или иначе проникает в сознание молодого поколения. Вы очень точно отметили в своём вопросе, что ребёнок не увлекался компьютерными играми. И наивно лишь в них видеть главный источник зарождения и стимулирования жестокости. Они, конечно, могут в какой-то степени оказывать своё воздействие. Но здесь мы имеем дело с более системными причинами фанатичного поведения подростка. Как только вы посмотрите многие передачи на нашем телевидении, то увидите, что в них навязывается установка, что только через конфликт, через насилие вы можете одержать победу и добиться успеха. Это невероятно опасная установка и для цивилизации, и для человечества, и для нашего общества. В этой ситуации обращаю внимание на то, что ребёнок не увлекался компьютерными играми, дело в другом.

Большинство наших передач на государственном телевидении пронизаны атмосферой ненависти и поиском врагов. Как только вы смотрите те или иные заседания, как только вы смотрите вакханалии наших ведущих политических шоуменов, не буду называть их фамилий, то убеждаетесь, что идет чёткое проникание в массовое сознание особой психологической технологии — технологии конструирования ненависти. И то, что наше телевидение, как могучий канал коммуникаций перерождается в телененавидение, что мы каждый раз в различных передачах маниакально ищем врагов, приводит к тому, что в сознании детей, подростков и молодежи поиск врагов становится доминантой их поведения. Именно поиск врага стал доминантой молодого человека, совершившего массовое убийство в Перми.

— В советском обществе широко была распространена тема «В жизни всегда есть место подвигу». Во всех этих подвигах и порой смертельном риске был смысл, а самопожертвование имело высокую и благородную цель. Но какой смысл в том, чтобы убить ни в чём не повинных людей и умереть самому, проклинаемым всеми?

— В глазах подростка, совершившего убийство в Перми — это подвиг спасения человечества, которое погрязло в грехах и, чего не осознает сам подросток, является виновником его беспредельного одиночества в современном мире. Этот пермский парень в своём манифесте об этом прямо пишет. Что меня смущает? Что его манифест блестяще литературно написан. А когда мы видим печальную эффективность технологий психологической вербовки таких варварских групп, как «ИГИЛ» (запрещённая в России террористическая организация), то нельзя исключить и того момента, что подросток оказался мишенью для той или иной организации современных варваров.

«В основе терроризма, в его глубинах лежит мотивация мести»  

— Директор Лиги безопасного интернета и член Общественной палаты России Екатерина Мизулина говорит, что на сегодняшний день число подписчиков групп «скулшутинга» в интернете составляет порядка миллиона детей и подростков и неуклонно растёт с каждым годом. Почему? Что привлекает в убийстве других и собственной смерти?

— Я не склонен делать всякого рода интернет-группы первоисточником и первопричиной подобного рода трагедий. Вместе с тем, существует такой феномен, как тяга к риску, к проверке себя в экстремальных и рискованных ситуациях.  Вы сами можете проверить это на себе. Вспомните, что, когда вы стоите на краю обрыва, вас порой тянет сделать ещё один шаг. Здесь мы видим мощную тенденцию к проигрыванию рисковых форм поведения, которые и без интернета вполне успешно существовали, и после интернета будут существовать. Помимо этого, посмотрите какое количество фильмов, так или иначе провоцирующих насилие, смотрят наши и дети, и подростки на экранах телевизоров. Когда подобное, почти ежедневное воспитание насилием, воспитание убийством, получает через телевидение столь широкое распространение, то стоит ли обвинять в грехах трагедий подрастающих поколений лишь социальные сети и интернет. Я сильно сомневаюсь, что поиск всех зол на земле в социальных сетях или интернете приведет нас к пониманию истоков трагедий, подобных в Перми.

— А вот председатель Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства священник Феодор Лукьянов считает, что в обоих случаях речь идёт об одной и той же серьёзной духовной болезни — сатанинской гордыне в смеси с отчаянием.

— Я бы в ответ на эту сентенцию написал статью, которую бы назвал: «Фёдор Лукьянов как вестник Апокалипсиса». Каждый раз нужно вспоминать библейскую истину: не судите, да не судимы будете. По сути дела, Фёдор Лукьянов говорит, что общество поражено теми или иными синдромами, о которых говорил и я. Синдромом потери смысла, синдромом потери доверия, и синдромом потери понимания. Но вместе с тем, объяснение этих синдромов, я бы сказал, малой религиозностью российского общества — это наивность. У нас общество имеет достаточно мощное религиозное сознание. Чтобы в этом убедиться, стоит вспомнить гигантские скопления людей, которые собираются когда выставляются те или иные мощи, к которым идут верующие. Мы имеем страну с развитым религиозным сознанием. Поэтому объяснение, что за случившимся стоит безверие и гордыня, мне кажется маловероятным.     

— Почему Брейвика в аналогичной ситуации признали террористом, а всех российских стрелков и подрывников не признают? Мы говорим, что террорист движим исключительно идеологическим, расовым, или классовым мотивом. А у этих такого мотива нет? Но ведь манифест есть. Но мы отчего-то не хотим копаться в этих мотивах и возводить преступления к терроризму. 

— Я бы очень опасался навешивания определённых клише. В особенности клише терроризма. За терроризмом всегда выступает идеология фундаментализма. Поэтому, когда мы имеем дело с разными формами терроризма в разных фундаменталистских организациях, за ними всегда выступает ключевая мотивация мести. Этот феномен мало исследован. Но в основе терроризма, в его глубинах лежит мотивация мести. Это нуждается в особого рода анализе.

Что касается Брейвика, то вы хорошо помните, что он является приверженцем национал-социалистских и фашистских установок. В его случае мы столкнулись с национал-социалистской идеологией в действии. Идеологией, согласно которой он считал себя вправе очистить общество от тех, кто является «недостойными» великой арийской нации. Ни в коем случае нельзя путать преступление Брейвика с пермской трагедией.

— Но Бекмансуров в своём манифесте ведь тоже говорит о том, что мир прогнил. Он пришел в него такой чистый, хороший, а попал в гнилой мир и решил бороться с ним таким диким способом.

— Да, но называть это терроризмом я бы категорически не стал. Как только вы говорите о терроризме, то за ним непременно стоят те или иные политические установки и политические действия.

«Никого не хочу обвинять, но ему была дана информация о том, как и что он должен почитать, чтобы правильно отвечать на психологический тест»                    

— В своём манифесте Бекмансуров (или, как вы справедливо заметили, может быть, не совсем он) пишет, что обманул бы любого психолога, психиатра, родителей, друзей и вообще всех. Почему он так уверен? Ведь Бекмансуров заявляет, что ему нравится убивать, и всё равно кого. Это невозможно выявить?

— За поступками подобного рода очень часто стоят и действия импульсивного склада людей. Склонность к импульсивному, неконтролируемому поведению может быть выявлена профессиональными психологами даже в её скрытых стадиях с помощью целого ряда методик и батарей психологической диагностики. Но, к сожалению, в нашей стране этим арсеналом владеют очень немногие. Необходимо создать широчайшую программу психологической подготовки, психологической диагностики, и выпускать профессионалов. У нас здесь, это я вам как психолог говорю, большие сложности.

За его словами о том, что он может всех обмануть, стоит следующее. Во время процедуры получения разрешения на покупку оружия, он имел время перед тем, как пойти к психологу. Его грамотно проинформировали, что будет задано 500 вопросов. Это так называемый миннесотский тест, который есть в открытом доступе. Он его прочёл и выяснил ответы на эти 500 вопросов. Поэтому шел к психологу полностью информационно вооруженный, как надо отвечать, чтобы его признали самой, что ни на есть, адекватной нормой. Иными словами, он был абсолютно уверен, что их обманет, потому что подготовится и будет знать, как отвечать на эти вопросы. Никого не хочу обвинять, но ему была дана информация о том, как и что он должен почитать, чтобы правильно отвечать на психологический тест.

Есть разные тесты. Тот, что был использован в его отношении, это так называемый прямой тест. Он должен непременно сочетаться с другими, которые не могут дать возможности подготовиться к ним. Ещё раз говорю, за убийствами, которые совершил этот ребенок, стоит в том числе и его подготовленность к встрече с непрофессиональным психологом. Высокопрофессиональный психолог с высокой долей вероятности распознал бы мотивационные установки этого парня.

— В своих комментариях СМИ вы говорите, что таких асоциальных детей нужно выявлять детским психологам, но у нас общий уровень подготовки таких специалистов невысокий.

— Да, могу это и вам повторить. Мы говорим об этом. И я, и мой коллега Сергей Николаевич Ениколопов, и это обсуждается в «Психологической газете» лучшим специалистом по тестам в России Александром Шмелевым, что мы плохо подготовлены. Это наша боль.

— В каких странах есть такие методики, и насколько они действенны? Может быть, нам стоит перенять что-то оттуда?

— Служба практической психологии России существует как особая служба с 1988 года, и в данном случае мы постоянно учимся друг у друга. Мы учимся у наших коллег в других странах, а они учатся у нас. Поверьте, у нас есть прекрасные специалисты, но их в стране 15 — 17 человек. Мы всегда готовы изучать передовой опыт наших зарубежных коллег. Но нам нужно усиленно готовить профессионалов в области психологической диагностики. Это ключевая задача. После этих трагических ситуаций она ещё и ещё раз встаёт во весь рост.  

— Кстати, в СССР не было школьных психологов, но не было и расстрелов. Хотя оружие, как минимум охотничье, при большом желании можно было найти и тогда. Что именно изменилось с тех пор в обществе настолько, что побуждает подростков убивать? Где этот триггер?

— Наша страна сегодня — это страна катастрофического социального неравенства, которое провоцирует установки, связанные с социальной несправедливостью. Это видно и по доходам, и по неравенству всех перед законом, и по поведению тех, кто «равнее» других.

Вместе с тем, я хочу сказать всем, кто идеализирует советское прошлое и говорит, что там всё было безоблачно, не было буллинга, не было травли и издевательств в школах и других учебных заведениях, советую — посмотрите замечательный фильм моего ушедшего друга Ролана Быкова «Чучело». Когда они увидят этот фильм, то поймут, какая была травма. Ведь они даже не представляют себе, сколько было суицидов, о которых они не знали и которые не прорывались в СМИ. Суициды были, были подростковые суициды, был, пусть и не через интернет, буллинг в школе, была колоссальных форм «дедовщина» в армии. Поэтому разговоры о том, что в Советском Союзе, в котором был ГУЛАГ — как одна из самых чудовищных репрессивных систем расчеловечевания, всё было благостно и позитивно, я считаю каким-то вывихом сознания.     

«Дума откладывает принятие закона „О психологической помощи“. Принимаются совсем другие законы, которые приводят к росту агрессии»

— Вы говорите, что общий уровень подготовки школьных психологов у нас довольно низкий. Хорошо, мы взяли передовые методики, прогнали школьных психологов с низким общим уровнем подготовки через спецкурсы. И что дальше? Где гарантия, что он, нарабатывая себе очки, перестраховываясь, или по какой-то иной причине, не начнёт ставить некомпетентные диагнозы, ломая жизнь здоровым людям?

— Абсолютно вы правы. Такой гарантии нет. Такую гарантию в определённой степени может дать то, что у нас люди будут обладать не только психологической культурой, но и высоким уровнем этической культуры. Это вопрос не о профессионалах, а о качестве людей, которых мы выпускаем. 

— Ладно, вот он поставил диагноз, и что дальше?

— Это называется первичная диагностика. После первичной диагностики, если возникли какие-то сомнения относительно психического здоровья ребёнка, начинается более детальный анализ. Он должен будет пройти не только первичную диагностику, но и комплексное психологическое обследование, которое помогло бы понять причины подобных явлений и предложить программу по их преодолению.  

— Пользователей соцсетей интересует, что будет, если психологи что-то выявят у ребёнка? Его отправят на какую-то спецкомиссию, на принудительное лечение, или что будут делать?

— Крайне опасно применять какие-либо спецкомиссии. Это ещё раз говорит о том, что нам нужна серьёзнейшая служба психологической профилактики девиантного поведения, которая бы при этом соблюдала все законы этики и действовала бы по принципу Гиппократа «не навреди».   

— Критики пишут и о другом: попадётся, скажем так, небедная семья, а их ребёнку поставят какое-то подозрение на некий диагноз и начнут в отношении него определённого рода действия, а родители проведут его через независимую экспертизу каких-нибудь израильских светил и в суд подадут, тогда что?

— В этом случае, необходимо принятие Закона «О психологической помощи», который задерживается Государственной Думой. В нём прописаны все шаги подобного рода. Нам нужна нормативная основа для оказания психологической помощи.    

— А что мешает принятию этого закона? Кто тормозит и почему?

— Дума откладывает принятие этого закона. Мотивации в этом нет, они просто говорят, что на это нет времени.

Принимаются совсем другие законы, которые приводят к росту агрессии и атмосферы недоверия в нашем обществе. На закон о психологической помощи у депутатов не хватает времени.

— Министр науки и высшего образования Валерий Фальков на заседании совета ректоров вузов заявил, что для предупреждения подобных трагических событий «необходим комплексный подход: исследования, профилактические меры, физическое обеспечение безопасности». Но о каких именно исследованиях и профилактических мерах идет речь, он не уточнил. Это красивая фраза ответственного чиновника, за ничего не стоит?

— Я знаю о том, что Фальков серьёзно озабочен дефицитом психологических кадров и проблемами психологической службы. Надеюсь, что за его общей установкой последуют конкретные действия. 

— А министр может повлиять на принятие этого закона Думой?

— Он может повлиять на расширение программ психологической подготовки и повышения их качества. Это прямо в сфере его влияния.

«Наше общество по уровню агрессии — это картина Айвазовского «Девятый вал“»

— Бекмансуров назвал себя последователем казанского стрелка. Того, в свою очередь, вдохновили на «подвиги» керченские подростки, которые готовились совершить теракты в школах на территории Крыма. У них при аресте было изъято самодельное устройство с поражающими элементами, а также компоненты для изготовления взрывчатых веществ. Подростки называли себя последователям Владислава Рослякова, который устроил массовое убийство в Керченском политехническом колледже. Если обобщать все эти случаи, какой можно сделать вывод?

— Каждый из этих случаев имеет в своей основе самые различные мотивы. Но что их объединяет, и что объединяет их в исторической последовательности — в Крыму, в Казани, в Перми. За действиями подростков выступает могучий механизм, который в психологии называется идентификация. Этот механизм, описанный многими психологами и психоаналитиками, показывает, что ребёнок идентифицируется с тем человеком, которого он считает героем; через идентификацию овладевает его моделями поведения. За действиями в Колумбайне, действиями в Крыму, действиями в Казани и Перми стоит механизм неосознанной, или в ряде случаев осознанной, идентификации. В обществах, пораженных агрессией и жестокостью, с высокой вероятностью в качестве объекта идентификации выбираются носители агрессивных форм поведения.

— Да, автомобилисты сегодня в качестве непременного атрибута в массе своей возят бейсбольные биты, люди носят с собой травматическое оружие, ножи и без тени сомнения применяют их по малейшему поводу. Почему? Ведь это всё потенциально с большой долей вероятности уголовно наказуемые деяния.

— Наше общество по уровню агрессии — это картина Айвазовского «Девятый вал». Об этом не раз писал мой коллега, замечательный психолог Сергей Николаевич Ениколопов. У нас зашкаливает агрессия. Выстрелы в Крыму, выстрелы в Казани, выстрелы, которые произошли в Перми, — это выхлоп той агрессии, которая является самой тяжелой эпидемией, поразившей наше общество.

— А как с ней бороться, с этой эпидемией?

— Это вопрос для серьёзной программы исследований. Когда-то была Федеральная целевая программа «Формирование установок толерантного поведения и профилактика экстремизма в российском обществе». Она была принята и подписана Президентом России и действовала с 2002-го по 2005 год. Но, к сожалению, эта программа была закрыта. На неё выделялись смешные деньги, но даже она сыграла уникальную роль в повышении толерантности друг к другу, в росте попыток понимания друг друга и становлению искусства общения с непохожими людьми. Если бы эта программа стала приоритетом нашей страны, то мы не имели бы подобного рода выстрелов. Мы не имели бы подобного рода убийств, и мы не имели бы такого уровня агрессии в нашей стране.

— Почему же её закрыли?

— Потому что эта программа касалась главного — идеологии. Она шла вразрез с идеологией, нацеленной на поиск врага и различного рода «иностранных агентов».

— То есть, мешала выявлять «классовых врагов»? Раньше их еще называли простым и емким словом «контра».

— Абсолютно верно. Да, простым словом «контра».         

— По уровню здоровья нации международные исследования ставят нас на пятидесятое место в мире. А есть исследования уровня психического здоровья?

— Это коррелирующие вещи. По этому уровню мы тоже не в числе тех, кто пышет здоровьем и возглавляет список. Рост агрессии прямо связан с потерей психического здоровья и обществом, и страной.