«В операционной стояло гробовое молчание»: врачи о том, как они спасали изрешеченных картечью детей
Никто не плакал, а доноры крови съехались со всей Казани даже раньше, чем привезли раненых
Дети с огнестрельными ранениями в мирное время — небывалая редкость, в один голос говорят казанские врачи, которым 11 мая пришлось одновременно сделать множество травматологических операций. Над одним ребенком работали по пять медиков, пока родителями занимались бригады психологов. О хронологии дня теракта и смелости маленьких пациентов — в рассказах самих врачей.
«В операционной стояло гробовое молчание, никто не задавал вопросов»
Раиль Гайзатуллин, заведующий отделением травматологии №2:
— В 8:30 поступил сигнал о сборе хирургической и травматологической служб в приемном отделении РКБ, об оперативной готовности всех операционных и приостановке плановой деятельности. Все сотрудники прибыли в приемное отделение, где наше руководство уже готовило бригады экстренной помощи, распределялся хирургический и сестринский состав. Было сформировано 30 бригад на случай поступления пациентов. В тот же момент поступили звонки от коллег из ДРКБ, и сразу же туда мы направили пятерых своих врачей. Там они начали оказывать помощь совместно с травматологами детского отделения.
Сначала нам просто объявили о массовом поступлении пациентов. Мы не знали, откуда и что это будет, какой характер. И затем в течение, наверное, 10 минут начала приходить информация: сперва говорили, что это что-то вроде пожара либо взрыва в школе, и мы ждали множественные оскольчатые ранения, травмы. Никто не был извещен о том, что это могут быть огнестрельные ранения. Через пять минут после того, как мы появились с травматологической и хирургической службой, к нам поступил первый пациент с огнестрельным ранением. Взрослый. Огнестрельное ранение в области шеи и рваная рана в области головы. По касательно прошло, средней степени тяжести травма. Оказали ей помощь и выдвинулись в ДРКБ, там началось массовое поступление пострадавших. Сходу зашли в операционную, пациент, молодой человек, уже находился на операционном столе, анестезиологи были готовы. Это оказалось огнестрельное ранение верхних и нижних конечностей. Также была девушка лет 14–15, тоже огнестрельные ранения конечностей. И поступали пациенты с переломами костей таза и позвоночника, которые с высоты прыгали на «бетонку». Совместно с травматологами детского отделения уже на месте оказывали помощь. На соседнем столе детские хирурги работали с девушкой того же возраста.
В операционной стояло гробовое молчание. Никто ничего не говорил, не задавал вопросов. Одного пациента мы оперировали впятером. Обе коленки, бедро, локоть и кисть были с ранами. Потом поступила пациентка с вывихом кисти и переломом таза, это случилось уже ближе к вечеру, ее тоже оперировали. Вывих — это от прыжка, они же упирались руками при приземлении.
Дети, которые выпрыгнули, находились в сознании, отвечали на вопросы. Но никто из детей, которые нам попадались, не плакал. Основная суматоха была с родителями, это психологически понятно: никто не знает, что с его ребенком. Кто-то из них приехал в больницу еще до приезда скорых, они здесь бегали, искали пациентов. Параллельно человек 30 шли сдавать кровь. Хотя пострадавшие еще не поступали, люди уже приехали сдавать кровь.
Родители находились в приемном отделении, но не были допущены до операционной. Я разговаривал только с двумя родителями, детей которых мы оперировали. Они только приехали, задали вопрос, а мы как раз этого пациента посмотрели. Мы им ответили, и родители сразу успокоились, узнали, где их ребенок, что с ним и что будет. Мы дали им предварительные прогнозы о состоянии, и они уже более-менее спокойно пошли оформлять документы. С остальными работала отдельная бригада психологов.
Сложностей из-за пулевых ранений не было. Оскольчатые и огнестрельные ранения лечатся по одному и тому же протоколу. У нас было одновременно и огнестрельное, и осколки от инородных тел. Наше отделение занимается именно такими вещами: огнестрельное ранение любой области, микрохирургия, сосудистая хирургия, хирургия нервов и травматология. Поэтому мы первыми вызвались помочь нашим коллегам из ДРКБ.
Обычно мы сами занимались лечением детей с такими ранениями, потому что в ДРКБ, как правило, нет такой потребности. А сейчас всех повезли в ДРКБ, и мы выдвинулись туда по первому звонку. Если бы не было коронавируса и наша травматология функционировала как раньше, то каких-то детей повезли бы к нам, каких-то — в ДРКБ. До ковида в ДРКБ не имелось травматологической неотложки, всех везли к нам. Только во время пандемии все детские отделения до 18 лет переехали в ДРКБ.
С огнестрельными ранениями детей я раньше сталкивался. Но это очень редкое явление. Обычно с такими ранениями бывают взрослые. Чем-то это было похоже и на травмы детей при ДТП, там такие же оскольчатые ранения. А травмы у детей при прыжках с высоты вообще очень частые. Дети залезают на деревья, и все такое. Просто такой массовости я не припомню. Обычно в месяц один-два ребенка падают с высоты.
«Крайне редко бывают ситуации, когда одномоментно нужно делать столько травматологических операций»
Руслан Хасанов, заведующий детским травматолого-ортопедическим отделением РКБ:
— Всех заведующих РКБ собрали в приемном отделении, в течение минут 15 распределились по бригадам и стояли, ждали, когда будут поступать. Из ДРКБ позвонили начмеду, попросили сотрудников туда. Тут же отправились 8 докторов.
Здание РКБ у нас теперь «ковидный» госпиталь, поэтому часть сотрудников отделения у меня работают в ДРКБ. Со мной здесь три работника. Как только вся эта ситуация возникла, я тут же отзвонился своим докторам, и все мы собрались в ДРКБ. Меня попросили помочь прооперировать девочку с переломом позвоночника, которую в конечном итоге увезли в Москву. Оперировать позвоночник ей будут в Москве, но остальные ее травмы оперировал я вместе с сотрудниками отделения.
Крайне редко бывают такие ситуации, когда одномоментно нужно делать столько травматологических операций. Тут необходимо силовое оборудование, пилы, дрели. Оно у нас есть в должном количестве, часть оборудования мы перевезли отсюда. Все это произошло очень быстро, в течение 5–10 минут, благо здания рядом находятся.
Когда лет пять назад перевернулся автобус, наблюдалось что-то похожее, но там были и взрослые, и дети. За 15 лет моей практики это вообще первый случай, когда столько детей с огнестрельными ранениями. Естественно, мы проходим обучение, но одно дело теория, а другое — практика. Это было впервые для всего нашего коллектива.
Я видел одну девочку в сознании, она постоянно звала маму. Родители больше вызывали паники, нежели сами пациенты. Когда ты оказываешься в операционной, у тебя нет времени на эмоции: ты видишь проблему и должен с ней работать. А когда выходишь из операционной, родители хватают за руки, спрашивают, все плачут. Благо там очень хорошо работали психологи, их было много. Они постарались развести родителей по кабинетам и разговаривали с ними, успокаивали. Я сам как родитель даже не хочу представлять, каково это.
В основном дети, которых я видел, были с картечью, с какими-то инородными телами, их оказалось много. Это были самые проблематичные операции, потому что убрать полностью все эти мелкие фрагменты одномоментно во время первичной операции нельзя. Наша задача была стабилизировать. Все, что было крупное, мы убирали, а мелкое оставалось. Это все станут постепенно убирать.
Дети были в шоке, когда их везли в операционную, начинали плакать и звать родителей. У нас не было времени с ними поговорить. Это и не требовалось на тот момент, успокоить их старались анестезиологи. А хирурги работали на двух-трех сегментах тела одновременно: кто-то на одной ноге, кто-то на другой, иные на руках: целый муравейник вокруг каждого ребенка.
Мы закончили в 7-м часу вечера, это со всеми бумажными волокитами. Дети с травмами и переломами все были стабильны, но в любом случае переломы страшные. После пулевых ранений фрагменты тоже не смогут быстро заживать. Когда пуля попадает в тело, от нее идет волна и повреждаются мягкие ткани. Умершие ткани будут потихоньку отходить, это небыстрый процесс.
«Я с мальчонкой разговаривал, ему 7 лет, он нам говорил: «Да вы не переживайте, со мной все будет хорошо»
Марсель Миннуллин, первый заместитель главного врача РКБ по медицинской части:
— Этот день начинался как обычно, ничего не предвещало той беды. В один момент раздался звонок главного врача, встревоженный. В кратчайшие сроки мы организовали 11 междисциплинарных бригад из различных специалистов, прежде всего хирургического и травматологического профиля. Все они через 15 минут с момента поступления сигнала были развернуты в приемно-диагностическом отделении, и мы ожидали поступления травмированных, раненых пациентов. Было задействовано практически две трети сестринского состава и младшего персонала. Мы готовы к подобным чрезвычайным ситуациям и массовым поступлениям пораженных, травмированных пациентов. У нас периодически проходят такие тренинги, потому через 15 минут все это было развернуто в приемно-диагностическом отделении. Поступила вводная, что бо́льшая часть раненых и травмированных — дети. Все они поступали в ДРКБ. Взрослых оказалась незначительная часть. Одну девушку доставили к нам с огнестрельным ранением шеи. К счастью, там ничего страшного не было. Мы ей оказали помощь, а через день пациентку перевезли в Москву, вечером ее посетил главный внештатный психиатр РФ, и было принято решение перевезти ее в федеральный центр для психологической реабилитации.
По мере поступления детей в ДРКБ и выяснения характера повреждений поступала информация о необходимости тех или иных специалистов. Были направлены два торакальных хирурга, порядка 10 травматологов, в том числе детских. И уже во второй половине дня, ближе к вечеру еще два сосудистых хирурга отправились туда на операцию ребенка.
В мирное время мы так часто не встречаемся с огнестрельными ранениями.
Евгений Тришин, заведующий отделением торакальной хирургии №2 РКБ:
— В этот день у нас был плановый обход, начались плановые операции. Потом поступила команда, всех сотрудников собрали за 3–4 минуты. Объявили, что произошел теракт, количество пострадавших было неизвестно и что мы должны быть готовы к приему неизвестного количества травмированных больных. Первоначально говорилось о взрыве. Тут же сформировали бригады. То есть поступает человек, и тут же бригада начинает им заниматься.
Ожидали ли пулевых ранений? Так ведь взрывная травма ничем не лучше. Суть не в этом, мы были готовы к приему пострадавших.
Мы сначала готовились к приему взрослых пострадавших. Потом ситуация прояснилась. Было сказано, что взрослых практически нет и всех повезут в ДРКБ. Но мы оставались на месте до полной отмены больничного режима ЧС. В этот момент начмед сообщил, что в ДРКБ срочно нужна бригада торакальных хирургов и травматологов. Сосудистых хирургов вызвали позже. Сели в машину, за две минуты оказались в ДРКБ.
Торакальные хирурги оперируют органы грудной клетки. Посмотрели там трех пациентов и приняли решение, что нужно экстренно оперировать, потому что там было опасное для жизни ранение. Это картечь, а не дробь, она крупнее. Картечь опаснее.
Да, дети были в сознании. Вели себя как взрослые, даже лучше. Я с мальчонкой разговаривал, ему 7 или 8 лет, он нам говорил: «Да вы не переживайте, со мной будет хорошо». У него самого по грудной клетке картечь скользнула, но повреждения внутренних органов не наблюдалось. Мужественно вели себя дети. Поступали и дети без сознания.
У детей огнестрельное ранение бывает казуистически, очень редко. Я второй раз в жизни видел огнестрельное ранение у ребенка, это не детская травма. В военное время — да, в Донбассе это есть, а у нас…
В ДРКБ сделали все сами, а мы им просто помогали. Они отработали на пять с плюсом, то, что я там видел, как это было организовано, как работали с родственниками. А мне есть с чем сравнивать, я во многих городах работал.