Пыль, тазы и полная антисанитария: Как проводники умудряются мыться в поездах — неудобные секреты жизни на рельсах

Поезд Воронеж — Новосибирск стал для меня не просто поездкой, а погружением в мир, о котором мало кто задумывается. За каждым вагоном, каждым стаканом чая в подстаканнике стоит труд проводников — людей, которые живут в ритме стука колёс. Я разговорился с проводницей Екатериной, и её рассказ о том, как она и её коллеги поддерживают порядок и чистоту в поезде без элементарных удобств, открыл мне глаза на их нелёгкую жизнь. Вот что я узнал.

Плацкарт: жизнь в движении

Я сел в плацкартный вагон с билетом, книгой о русской кухне и лёгкой простудой. Вокруг всё было привычно: запах еды, шум разговоров, ребёнок, бегающий по проходу. Но вскоре я заметил, как слаженно работает проводница Екатерина. Ей около тридцати, но её уверенная походка и командный голос выдавали опыт, будто она провела в поездах всю жизнь.

— Сколько шагов от вагона до тамбура? — спросил я, чтобы завязать разговор.
— Тридцать два, — ответила она, не задумываясь. — А до титана — сорок.

Екатерина рассказала, что рейс Воронеж — Новосибирск длится шесть суток туда и обратно. За это время она обслуживает 54 пассажира, следит за двумя туалетами, титаном с кипятком и порядком в вагоне. Смена длится 12 часов, на отдых остаётся всего шесть. За эти часы нужно успеть поесть, поспать и привести себя в порядок.

Нет душа — есть тазик

Разговор у титана с кипятком стал для меня откровением. Я пожаловался на тонкие стенки стаканчиков, а Екатерина вдруг сказала:

— Душа нет.

Я подумал, что это шутка, но она пояснила, что в её старом плацкартном вагоне душа действительно нет. Ни современного, как обещали на курсах подготовки, ни самого простого. Вместо него — тазик на восемь литров и вода из титана.

— На курсах нам рассказывали про штабной вагон с душем, как в гостинице, — вспоминала она. — Мы радовались, думали, будем как люди. А потом дали третий разряд и этот вагон. Без кондиционера, без биотуалета. Только рельсы и тазик.

Она описала, как моется в поезде. Горячую воду из титана разбавляют холодной, льют на себя в тесном туалете, стараясь не залить пол. Иногда приходится бегать за новой порцией воды, если туалет занят.

— Это целый ритуал, — сказала она. — Час уходит. Потом вытираешь всё насухо, чтобы никто не заметил.

После такого «душа» остаётся четыре часа на сон. За полчаса до смены — умывание, глажка формы и натянутая улыбка для пассажиров.

Гигиена на грани подвига

Екатерина рассказала, что не все проводники так заморачиваются с гигиеной. Некоторые, по её словам, «философски» относятся к чистоте, ограничиваясь умыванием. Но она не из таких.

— Я не могу выйти к людям, если сама не в порядке, — говорит она. — Форма должна быть чистой, волосы — убранными. Это уважение к пассажирам.

Стирка — ещё одна проблема. Носки, форма, полотенца — всё стирается вручную в том же тазике. Сушат вещи в комнате отдыха проводников, где едва хватает места. Иногда форма не успевает высохнуть, и её гладят влажной.

— Утюг — наш лучший друг, — усмехнулась Екатерина. — Без него не обойтись.

В долгих рейсах, вроде этого, проводники берут с собой запас одежды, но всё равно приходится стирать чаще, чем хотелось бы. Антисанитария — главный враг, ведь в вагоне десятки людей, еда, мусор и теснота.

Душ на вокзале: три минуты счастья

Иногда проводникам везёт, и они попадают в душ на вокзале. Такие душевые есть в крупных городах, но стоят 100–150 рублей за три минуты.

— Это как рай, — говорит Екатерина. — Но очередь из таких же, как я. Все с одинаковым лицом: надежда и усталость.

На маленьких станциях душа нет. Проводники сдают вагон и едут домой, где наконец могут нормально помыться. Но до дома ещё нужно добраться, а следующий рейс может начаться через день.

— Дом — это где нет шпал, — тихо сказала она. — Где тишина.

В пунктах оборота, где поезда готовят к новому рейсу, есть бытовки с утюгами и стиральными машинами, но не всегда с душем. Иногда приходится обходиться умывальником или тем же тазиком.

Невидимый труд

Екатерина призналась, что самое сложное — не отсутствие душа, а чувство, что её труд никто не замечает. Пассажиры видят только чистый вагон, горячий чай и улыбку проводницы, но не знают, чего это стоит.

— Мы как невидимки, — говорит она. — Моемся в тазике, стираем ночью, а утром снова в бой. Но если туалет грязный или кипяток кончился, все сразу на тебя смотрят.

За рейс проводница проходит десятки километров по вагону, отвечает на сотни вопросов и решает десятки мелких проблем. От пьяных пассажиров до забытых вещей — всё на её плечах. А ещё — постоянная ответственность за безопасность.

— Однажды дед в трусах решил в тамбуре курить, — вспомнила она. — Еле уговорила вернуться. А он мне: «Ты кто такая, я тут отдыхаю!»

Жизнь между рельсами

Поезд приближался к Новосибирску, а я всё слушал Екатерину. Её рассказы были как книга, где каждая глава — новый вызов. Она могла бы работать где-то ещё, но выбрала поезда. Почему? Я не спросил, боясь показаться бестактным. Но в её глазах была не только усталость, но и упрямство — как у человека, который привык справляться.

— Самое страшное — когда тебя не замечают, — сказала она напоследок. — Что за вагоном стоит человек. С тазиком, с кипятком, с жизнью.

Екатерина поправила бейджик и пошла к пассажирам. А я остался с чаем, который уже остыл, и мыслями о том, как мало мы знаем о тех, кто делает нашу жизнь удобнее. Этот рейс запомнился мне не километрами, а её историей — историей женщины, которая моется в тазике, но держит вагон в порядке.